ресторана “Поплавок”, оживлённого, со спасательными кругами вдоль открытой залы-палубы, и гребла до тех пор, пока вдали не показались портальные краны речного порта, а чуть в стороне от них – серые башни мукомольного комбината. Здесь она причалила к левому берегу, обрывистому и пустому, вылезла на мокрый песок, посмотрела на свои горячие ладони и начала карабкаться по обрыву, цепляясь за молодые деревца, дико растущие здесь вкривь и вкось.
– А как же лодка? – сказала вслух Женя, остановившись и присев передохнуть. – А как же парень?
Но всё это осталось далеко внизу, и не было уже никаких сил вернуться к лодке, тем более привести её назад, к пляжу. Женя легла на спину. Лежать было неудобно, приходилось держаться за какие-то корни, за траву, чтоб не скатиться, и всё же Женя немножко отдохнула, прикрыла глаза, а когда подняла веки, день продолжался и она одиноко лежала под этим жарким днём, распростёртая на обрыве. Стемнело сразу; впрочем, темнело постепенно, но Женя ощутила это сразу, после того как от земли потянуло холодом. Позднее она сидела на скамейке, но это было уже в другом месте. Перед ней была маленькая площадь и поблёскивали трамвайные рельсы, а как она выбралась на вершину обрыва и как пришла сюда – не помнила. Заплакала она неожиданно и плакала недолго. Ей теперь вовсе не хотелось плакать, а хотелось сидеть, запрокинув голову на спинку скамьи, но сидела она тоже недолго, встала и пошла вдоль поблёскивающих трамвайных рельсов.
– Куда ж это я? – спросила Женя вслух, когда рельсы свернули вокруг клумбы на конечной остановке. – Пора домой … Мне пора домой, спать.
Она пошла домой, но оказалась возле дома Ларисы и вошла в сводчатый проход. Ей открыл какой-то незнакомый парень с грудой грязных тарелок.
– Где Лариса? – спросила Женя.
Лариса появилась из столовой, сразу засуетилась, обожгла Женю сигаретой, которую держала в руке, поцеловала обожжённое место и сказала:
– Пойдём в мою комнату. Тебе надо переодеться.
В Ларисиной комнате было тихо, уютно, гномик по-прежнему скакал на осле, Женя села, с хрустом выпрямила спину и сказала:
– Он уехал.
– Я тебя ни о чём не спрашиваю, – сказала Лариса. – Тебе надо переодеться и отдохнуть. Между прочим, у меня было целое сборище, недавно разошлись. Видала этого парня с тарелками? Он, между прочим, гений. Только ты не подумай чего-нибудь. Просто он мне остался помочь.
Она вдруг увидела Женины ладони, задравшуюся кожу, липкие красноватые ранки на пальцах.
– Что с тобой? – спросила она испуганно. – Чем это ты?
– Это не важно, – сказала Женя. – Вытащи занозы. Я напоролась на колючки.
– Ты можешь на него плюнуть? – спросила Лариса. – Нет, ты мне прямо скажи, если тебе приспичило выйти замуж, я сосватаю.
– Я уже на него плюнула, – сказала Женя. – А замуж я никогда не выйду.
– Тише, – сказала Лариса, – не будь дурочкой. Я сейчас тебе вытащу занозы и смажу зелёнкой ранки … Ты потерпи.
“Всё-таки Лариса – моя самая лучшая подруга, – подумала Женя, – моя самая золотая, самая любимая подруга”. Женя надела Ларискино голубенькое платье, скользкая материя приятно холодила кожу, надела Ларискины туфли на шпильках, они были чуть великоваты, и волдырь на пятке Женя обложила ватой. Потом она умыла лицо, а Лариса брызнула на неё духами, причесала и слегка коснулась её губ пахучей светлой помадой.
– Всё в порядке, – сказала Лариса. – Когда Гришка, законный мой супруг, улепетнул, меня вернули к жизни эти самые духи и эта самая помада.
Женя пошла вслед за Ларисой в столовую и невольно остановилась на пороге. Синий сигаретный туман колыхался в духоте, медленно выползая в окно.
– Сашуня, – сказала Лариса в туман, – познакомься. Между прочим, она только-только пережила душевную драму.
– Забавно, – откликнулись из тумана. – Надеюсь, драма не любовная?
– Любовная, – сказала Женя. – Но я уже на неё наплевала.
– Любовная драма – это пошло, – вещал голос из тумана, – это девятнадцатый век. Вы читали роман Алексея Ремизова “Часы”?
– Кажется, читала, – сказала Женя. – Он печатался в “Юности”?
В тумане засмеялись, а Лариса незаметно дёрнула Женю за руку и шепнула:
– Перестань болтать … Лучше молчи.
– Вы меня заинтересовали, – сказал человек-невидимка, перестав смеяться. – Чего вы встали на пороге? Хотите, поговорим, поразмышляем?
Женя шагнула в глубину тумана и увидела “невидимку”, у него был продолговатый череп, мохнатые брови, небритые худые щёки, и на его несвежем лице коралловые, совсем девичьи губки казались прилепленными не к месту, чужими.
Вскоре Женя и Сашуня уже сидели в стороне за низким, в шахматную клетку столиком и он говорил, покусывая яблоко:
– Сейчас, полстолетия спустя, Ремизов как никогда современен. “Часы” – это гениально, это ещё оценят через сто лет, если будут тогда существовать мыслящие существа … Вертятся, визжат и несутся ведьмы и бесы жизни … Хотите яблоко?
– Нет, – сказала Женя. – Вы рассказывайте, мне очень интересно.
Сашуня придвинулся совсем близко.
– У старика завелись в голове тараканы, – сказал он. – И шуршат там целыми днями и просовывают сквозь его глаза свои тараканьи усы. И как спастись от тараканов?
Женя почувствовала: под столиком колено Сашуни нащупывает её колено, – но не посмела отодвинуться, сидела неподвижно.
– И снится старику, что у него вместо ног – окурки, – говорил Сашуня, – и он лезет в пасть граммофону. И нос у него кривой, и он чувствует этот нос как рану – и как спастись от своего носа? Как спастись? Вот вопрос, который мучает литературу. Тебе интересно слушать?
Их колени касались, были крепко прижаты друг к другу, и можно было переходить на “ты”.
– Интересно, – сказала Женя. – Когда я поменьше была, совсем маленькая, мы жили в Монголии, мой отец там работал … Вернее, отчим. И у меня была нянька, мы привезли её с собой … Я любила, когда она про домовых рассказывала. Ты говори, мне и вправду очень интересно.
– Ты как невспаханная целина, – сказал Сашуня, – но ты пережила любовную драму. Он, конечно, обещал жениться … В общем, стандарт. Это может искалечить нетронутую индивидуальность.
– Не надо об этом, – сказала Женя, чувствуя, как сердце её дёрнулось. – Я уже на эту драму наплевала. – Она вдруг всхлипнула и побежала из комнаты, налетая в едком тумане на стулья.
– Я тебя предупреждала: помалкивай, – сказала Лариса, проходя вслед за Женей в переднюю. – Я тебе дам сейчас свой халатик или, хочешь, дам пижаму? Ты приляг в моей комнате, отдохни.
Женя переоделась, легла на тахту и, закрыв глаза, слушала, как за стеной бубнят голоса. Когда она проснулась, за стеной было тихо, а Лариса спала рядом, на тахте. Женя села, и
